#2 СуммаЗн » 04 ноя 2013, 23:40
Предисловие.
Уруктот степенным взглядом осмотрел меня с головы до ног, будто пытался найти изъяны, словно предмет обихода, который не заслуживает уважения.
Я почтительно, как и положено, в таких случаях опустил свою голову и взгляд вниз, одновременно рассматривая потрескавшийся камень под ногами.
- Киром, - рука Уруктота хлопком легла на мое плечо, - это великая честь тебе, твоему дикому племени. История не знала подобных событий.
Брусчатка под моими ногами от старости покрылась трещинами, сквозь которые стали прорастать мелкая синеватая трава и серые сорняки. Конечно, в скором времени слуги и рабы выкорчуют их, приводя все вокруг в порядок, и дорога к святилищу богов вновь засверкает в своем великолепии, но здесь и сейчас казалось, что мы стоим в далекой и убогой деревне дикого племени, а не в каменной столице нашего мира.
- Киром, - продолжал Уруктот, - ты крепкий и сильный мужчина, но ты знаешь, в твоей внешности есть изъян – хорошо заметный остальным! Священным писанием, оставленным нам богами велено отдавать, таких как ты, в жертву на алтаре подношений, что бы мудрость создателей, их свет вечно были над нами. Но вот уже прошло пять циклов, как ты был отмечен ими. Прощен! Вот уже как пять долгих циклов ты служишь наместнику богов, и вижу я, служишь, честно исполняя мою волю. Служишь как истинный минорит, а не дикий.
- Да повелитель, моя жизнь принадлежит богам, наместнику и верховным жрецам, - почтительно произнес я, испытывая подобающий трепет.
Внутри груди зажглось чувство благодарности и почтения, смирения. Я понимал, что моя жизнь действительно отличалась от жизни обычных невежественных диких народов. Мне было известно, что при сотворении мира боги создали людей правителей - миноритов, к числу которых я не относился. Первые пять циклов детства прошли под знаком тьмы и невежества, далеко в горах, на краю нашего мира, куда великая мудрость богов не посылает своих светлых лучей. Но по воле судьбы и по великому благословению богов, пять последних циклов, мне выпала честь служить миноритам.
- Похвально Киром, - слегка надменно, ощущая свое превосходство, похлопал меня по плечу солнцеликий Уруктот, - похвально, твои помыслы чисты. И я вижу это, ведь мои глаза – это глаза создателей мира! Моими глазами они смотрят на тебя. Запомни честь оказанную тебе сейчас! С сегодняшнего дня ты командир священного отряда, мальчик мой.
Каждый частичка моего тела, моей души была пронизана радостью и священным чувством божественной благодарности. Никогда прежде в истории не случалось что бы выходец из диких земель, из дикого народа, тем более, такого как мой, смог бы добиться столь уважаемого и просветленного сана.
- Подними на меня свои глаза, страж мудрости, - довольным голосом приказал мне он.
Глубоко вздохнув, с чувством трепета, с пониманием, что это великая честь посмотреть в лицо, в глаза наместника богов, медленно переводя взгляд с ног, проскальзывая вверх по роскошному расшитым золотом длинному одеянию, я робко посмотрел на него. Его мудрые налитые глубиной опыта темные карие глаза, смотрели на меня в ответ. На миг, внутри все сжалось и захотелось отвести взгляд, ведь мне было известно - без разрешения на высших жрецов смотреть опасно для жизни, в мгновение можно окаменеть навечно, но силой воли я справился с этой слабостью. Продолжил смотреть в его глаза, лишь слегка, жмуря свои. Наместник как ему и полагалось, обладал ярко выраженными чертами минорита, смуглая, бронзовая, словно доспехи кожа, уже тронутая временем, слегка раскосый хищный разрез глаз, правильные мягкие черты лица. Как и полагалось служителю богов, он подводил черными красящими стержнями, атрибутами роскоши свои глаза подчеркивая их божественность. Из-под его головного убора, цилиндрической формы, украшенного золотым орнаментом и россыпью драгоценных камней, на плечи спадали некогда черные как смоль, но теперь тронутые мудростью серебристые прямые волосы. Был он достаточно строен, его длинные ухоженные пальцы рук свидетельствовали о том, что этот человек с самого своего рождения посвятил себя служению богам.
- Ты устал от посвящения Киром, - говорил, немного улыбаясь, оголяя свои белоснежные, ровные зубы, солнцеликий, - сегодня ты сможешь отдохнуть дома, тебя не побеспокоят. Но завтра, с появлением солнечного диска, как только темнота будет разогнана первыми лучами светила, ты начнешь подготовку к великому празднику! Ты будешь посвящен в божественный план.
- Да господин, - склонил голову я, одновременно радуясь возможности еще одну ночь провести перед домашним очагом, насладиться обществом жены или наложниц.
- А теперь ступай, - жрец отвернулся от меня, породив внутри легкое чувство тоски, от того что момент великой чести закончился. – Ступай домой Киром, - Уруктот, несколько раз махнул кистью своей руки, отгоняя меня, - ступай.
Как и полагается перед своим уходом я склонился, встав на колени, низко наклонив голову осторожно взяв край подола, прильнул к нему губами. Уруктот хмыкнул и пошел от меня прочь, поднимаясь по ступеням, к храму богов. Не осмеливаясь более смотреть на него, я поднялся на ноги, заметив на кожаных штанах пыль, отряхнул её.
Солнце стояло в зените, озаряя своими лучами все вокруг. Ноги, обутые в сандалии ощущали тепло от каменной дороги. Если бы не слабый ветерок, играющий на улицах города, от земли поднималось бы марево, едва заметное для глаза человека. Я стоял на дороге ведущей наверх, к храму богов, одному из самых внушительных зданий столицы. Огромное остроконечное, с шестью равными сторонами, сложенное из крепкого бурого камня, подогнанного один к другому, да так, что даже лезвие тонкого клинка не способно было войти в щель между ними. По легенде храм был воздвигнут на заре сотворения мира богами. Сотворив который, создатели сотворили людей и повелели служить им, взамен даруя свою мудрость и ежедневный свет. Как и положено сложив руки крестом на груди и прочитав ежедневную молитву, я, аккуратно ступая по плоским ступеням, направился прочь от храма, спускаясь к площади почтения. Несмотря на середину дня на ней было безлюдно, ветер, подгонявший меня в спину, то и дело поднимал разный мусор, унося его прочь. На середине площади – огромной, квадратной, вымощенной потрескавшейся от времени брусчаткой, располагался алтарь подношений, от вида которого перед моими глазами, тотчас промелькнули картины вчерашней ночи, всей происходившей церемонии посвящения в старшие священного отряда.
В эту ночь я стоял рядом с алтарём подношений, жрецы в золотых рясах, в закрытых позолоченных масках запели благодарственную богам. Над собравшейся толпой малая луна коснулась своим краем большую, ознаменовав середину ночи. Россыпи звезд, с этого момента будут только тускнеть, пока совсем не исчезнут с небосвода. Вокруг жрецов младшие послушники закружили хоровод, бой барабанов усиливался, церемония посвящения начиналась.
- Восхвалим богов, - пропел Уруктот, - восхвалим создателей…
Со всех сторон послышался рев толпы, бившейся в экстазе божественного благословления и просветления.
- Возвеличим их над нами, дабы они ниспослали нам свою мудрость…
Вокруг меня метались тени от послушников крутивших свой бешеный танец в такт гремевшей музыки, факела, освещавшие все вокруг тянули языки пламени к небу, придавая таинственный, божественный смысл происходящему.
- Воздадим им то, что им, причитается…
Люд на площади сгрудившийся плотными рядами, да так что сложно было различить, где один, где другой человек, перемешав руки, ноги и головы, в единую массу, притих, благоговейно внимая голосу наместника. Послушники в белых рясах, прекратили свой стремительный танец, остановившись, устремив лица свои на Уруктота, притих бешеный ритм музыки барабанов.
- Расступитесь, - повелел жрец.
Плотные ряды людей, словно вода, рассекаемая чем-то тяжелым, разошлись в стороны, открыв узкий проход к алтарю, где в ожидании стоял я. В проходе появились послушники, ведущие рабов к центру площади, к алтарю. Послышались стенания диких существ по ошибке созданных богами. Хоть свет факелов и заставлял обмануться, но все же, стала различима их кожа, блестевшая отвратительной голубизной. Я сморщился, понимая, что этот живой материал именуется, птахами. Эти существа, в соответствии со священным писанием были созданы богами первыми, но увидев их отвратительный вид, они ужаснулись и отвернулись от них. Лишь затем были созданы минориты, и повелели им боги использовать птах на свое усмотрение. Птахи - бестолковые, ужасные, лишенные разума, жившие в земляных ямах, были столь слабы и беспомощны, что, как правило, именно их использовали в церемониях.
- Ведите к алтарю, - прогремел своим голосом, уже не человеческим – божественным, Уруктот.
Толпа вокруг в тот же миг вскинула вверх руки, одобрительно, загудев. Жрец, величественно вытянув руку, жестом повелев всем замолчать. Наступила тишина, лишь треск факелов, и визг птах нарушал священные мгновения. Наконец я смог разглядеть их, голых и грязных, всего десять штук. Они извивались, шипели, пытаясь вырваться из железных оков, но это было бесполезно, понимал я, крепость железа, была много выше сил низших созданий.
- Да прольется свет мудрости! – прогремел своим голосом Уруктот, подавая сигнал к началу церемонии.
Двое стражников из отряда, сняли оковы, с первого птахи, который извивался, как мог, пытаясь уйти от своей судьбы, пищал, вырывался. Наконец один из стражников, с приличной силой ударил рукоятью палаша, по худой спине синекожее существо, от чего тот обмяк, продолжая что-то шипеть. Его подтащили ко мне, бросив перед ногами. С такой близи, еще лучше можно было разглядеть, его внешность, он был стариком, но как же он смог дожить до такой старости? Кожа сморщенная, голубая, глаза, давно перестали светиться красными тонами, потускнели. Старик был весь в кровоподтеках, перемазанный в грязи. Я поморщился от его вида.
- Да случится посвящение в командиры священного отряда…
Я знал что делать. Последний цикл я жил этим, мечтал об этом! Подняв руками, до этого момента стоявший рядом со мной тяжелый двуручный меч, произвел замах, ожидая божественного знака. Прошло несколько мгновений тишины и стенаний старика. Я начал волноваться, знака не было, неужели боги отвернулись от меня, пронеслось в голове. Возможно ли это? Вдруг пять циклов назад они совершили ошибку и сейчас боги решат исправить её? В толпе пронесся шепот, отчего пришлось покрепче стиснуть зубы. Внезапно, когда потерял всякую надежду, послышался треск, из-под земли, возник звонкий скрип и шум, наконец, из стоящего за моей спиной алтаря, прямо на старика ударил яркий свет божественной мудрости. Вся площадь осветилась словно днем, еще раз вздохнув от облегчения и немного прищурив свои глаза, что есть силы, вкладывая свою мощь в оружие, опустил меч, разрубая плоть своей цели. Послышался вой пленников, послышался радостный рев толпы, кровь пролилась на площадь, окрашивая все в красный цвет. Множество брызг попали на мою одежду. От старика отделилась энергия, устремляясь к алтарю, свет пропал. Вновь наступила темнота, и с непривычки свет факелов казался столь слабым, что вокруг сложно было что-то различить.
- Продолжаем, - проревел Уруктот.
Пленников, освобождали от оков, что бы на миг даровать свободу, и что бы в следующий миг я даровал им мудрость богов. Мой клинок наполнялся силой богов, моя душа чувствовала эту силу. Все вокруг стало багровым, толпа ревела в неистовстве и экстазе. Церемония подходила к своему завершению…
Видения исчезли, глубоко вздыхая, я продолжал стоять в центре площади рядом с алтарем, сейчас безжизненным, сложенным из особого серебристого камня. Солнце, освещавшее все вокруг, начало клонится к земле, каменные дома стали отбрасывать короткие тени. По сизому небу, не спеша плыли пористые облака. Ветер усиливался. Пора было идти в направлении дома, но продолжая стоять на месте, словно вкопанный по колени в землю, я не понимал, почему продолжаю оставаться здесь. Моя мечта сбылась. Я добился своего, но что-то удерживало меня на этой, уже высохшей багровой площади. Наконец вспомнил причину, которая на уровне подсознании сдерживала меня.
В ночь посвящения, когда малая луна обогнала большую, когда там за горизонтом, появились первые сполохи рассвета, мне в ноги бросили последнего пленника. Вернее пленницу. Я взглянул на неё, в её красные огромные глазища и на миг, божественная багровая ярость оставила меня. Занес, как и полагалось оружие, что бы вершить мудрость, в ответ пленница, дикарка смотрела на меня. Смотрела снизу вверх, но не так как остальные, она была гордой, смотрела открыто и прямо. И на миг что-то дрогнуло внутри, на мгновение показалось, что не смогу опустить вниз оружие. Не смогу даровать мудрость создателей. Я знал, что птахи не разумны. Знал, что они от рождения безумны. Они лишь внешне напоминали людей. Птахи хуже животных, живущих в грязи и невежестве. Но её глаза были другими. По её лицу, текли слезы и о боги! Простите мне мое невежество! Я увидел в них разум!
Алтарь не отбросил яркий свет, вместо этого, алтарь по велению богов, вновь заскрипел, осветившись багровым светом. Это значило, что алтарь насытился подношением. Это значило, что боги остались довольны. Церемония завершилась под громкие радостные голоса толпы. Под всеобщую радость. Я был посвящен в командиры священного отряда. Я стал старшим самых элитных и лучших воинов несущих божественный свет через тьму невежества. Пленницу, ударом оглушили, от чего она потеряла сознание, и уволокли прочь.
Площадь почтения богов, и храм на холме к которому вела каменная дорога, местами сделанная как лестница, были сердцем столицы, которая в свою очередь была центром мира. От площади во все стороны расходились широкие дороги, каждая из которых могла привести на выход из города. По каждую из сторон от таких дорог были жилые дома, торговые кварталы, трущобы.… К примеру, если пойти на юг, то смотреть будет не на что. Бедность, уныние нищета, до самых городских врат. Кварталы бедняков, тюрьмы, бордели. Если двигаться на восток, то путник все чаще будет встречать ремесленные кварталы, сталелитейни, кузни, питейные заведения. Отправившись на запад, любой испытает мудрость богов, так как именно в этой стороне города расположены все основные святилища и почитаемые места, будет множество изящных и красивых храмов, тянувших свои шпили к небу. В северной же части города, расположены поместья вельмож, чиновников и богатых торговцев, сумевших своим умом добиться высокого положения в обществе.
Наконец, пересилив тяжелые думы, двинувшись в сторону дома, внезапно для самого себя я ощутил странную внутреннюю горечь, от происходящего. Мир вокруг потускнел, изменился, что-то угнетало меня, очень сильно, не давало покоя. Громко шаркнув, я остановился. Успел пройти часть пути, и теперь впереди возвышались каменные стены некоторых поместий, из-за которых виднелись огромные синие листы деревьев и верхние этажи домов. Вокруг стало больше людей, тут и там появлялись небольшие телеги, навстречу двигался патруль, облаченный в бронзовые доспехи городской стражи.
По их траектории движения можно было понять что они, завидев меня, двинулись на встречу, но приблизившись, приглядевшись, поняв кто я, тут же изменили свое направление.
Пять долгих циклов я пытался добиться этого. Пять долгих циклов это было смыслом моей жизни. Стать старшим элитного священного отряда, это мечта любого мальчика, да и мужа нашего мира. Это честь. Это достижение. Столь высокое звание гордость для любой семьи, любого клана. Но для меня! Потомка дикого племени созданного демонами, всего сверхцикл назад, существами совершившими преступление…. Для меня это высочайшая честь, о которой раньше даже мечтать стало бы преступлением. Но я добился. Долго и упорно служил богам и был вознагражден священным великим званием. И что же теперь? Я стою на этой пыльной дороге и не могу двинуться дальше? НЕ ЧУВСТВУЮ радости от этой великой для меня победы! ПОЧЕМУ? Я не мог этого понять. Внутри что-то горело, пылало, съедая изнутри.
Идущие мимо люди, то и дело бросали на меня удивленные, любопытные взгляды. Всматривались в меня, но не решались остановиться или спросить, почему продолжаю стоять без движения долгое время. Боялись. Знали меня и мой характер. Киром с гор стал легендой. Я был Киром. Первый дикий, на которого пал божественный свет мудрости богов. Первый прощеный потомок демонов. Я тот, кто сокрушил сотни миноритов из Гинзы, стал героем отражавшим вторжение Инуара. Это я светлокожий и синеглазый потомок демонов с гор, отважно покорял дикие племена вокруг. Первый светлокожий среди благородных темных миноритов, сумевший стать им равным! И благодаря мне всего через десятую часть цикла, на исходе великого сверхцикла вновь родятся боги, что бы даровать нам свою мудрость и счастье.
- Благодаря мне… - прошипел я сквозь зубы, напугав нескольких ребятишек бегавших вокруг, по пыльной улице.
Они, увидев грозного великана, который что-то угрожающе прорычал, кинулись врассыпную. Затем почувствовав себя в безопасности, двое мальчишек, на границе видимости остановились и громко стали что-то обсуждать, постоянно показывая на меня пальцем. Пускай думал я, мне плевать.
Солнце, уже проделав полпути к земле, стало меньше припекать, ветерок, который был весь день, немного усилился, то и дело, задувая холодящими иголочками по взмокшей спине и ногам. Меня накрыла тень от огромной стены, прятавшей за собой имение одного из вельмож. Я понимал, что нужно идти домой. Нужно заставить себя. Мне даже этого хотелось, я даже предвкушал все те радости, что ждут меня дома. Те радости, что делают мужчину мужчиной. На кончике языка ощутился пьянящий нектар, свежий и дарующий легкость. Вкус пищи приготовленной служанками. При мысли о женщинах по телу пробежала дрожь. Но! Но вот железный шар внутри груди и нараставшее чувство тревоги не давали мне пошевелиться. Может это болезнь? Нет, это нечто другое. Такие чувства возникали в далеком детстве, в той жизни, которую так упорно пытаюсь забыть. Вычеркнуть. Навсегда.
Детство. Внезапно перед глазами замелькали воспоминания. Я пытался их остановить отбросить, думать о чем-то другом, но не получалось. Перед глазами проносились лица, образы, таких же светловолосых, они улыбались, были отвратительно добрыми, беспечными. Странные картины, во многом не понятные стали переполнять меня. Деревянные дома из круглых стволов срубленных деревьев, узорные ставни и резные стены. Вымощенные досками дороги, подвесные мосты, через пропасти… Я поморщился в очередной раз, пытаясь прогнать наваждение.
Память изменилась, теперь перед глазами показался густой лиственный лес, какой бывает только в диких краях, на возвышенностях. Здесь на плато почти нет растительности. Горная сизая река, чьи воды стремительно неслись прочь в сторону низин. Вокруг с десяток мужчин возможно один из них мой отец, возможно, кто-то мои братья. Уже тогда в возрасте пяти циклов, я намного выше остальных, большинство вокруг еле дотягивают до груди. Уже тогда, в тех далеких детских видениях сильно отличаюсь от остальных, и на меня, моим диким племенем, возлагают большие надежды. Дикари!
То, что так старательно долгое время пытался запрятать в своей памяти, выворачивалось наружу. Мироощущение менялось, доставляя дискомфорт, если не сказать больше – физическую внутреннюю боль. Все эти видения, до охватывающего меня ужаса доставляли не отвращение, как полагалось избраннику богов, они несли странные теплые чувства. На миг мне даже захотелось вновь очутиться в своих родных краях, увидеть людей из своих воспоминаний. Усилием воли, я попытался прервать череду картин из прошлого, но они все сильнее и сильнее накатывали на мое растерянное сознание, заставляя меня все глубже проникать в дни детства.
Серебряный алтарь, что на площади богов, прошлой ночью был увиден мной не впервые. Я отчетливо помню, как все случилось в детстве. Словно это происходило не пять долгих циклов назад. Нет, казалось, это произошло только вчера. Раздетый, как и эти отвратительные птахи, прошлой ночью, я стоял перед ним и ждал божественной мудрости. Но именно тогда, глаз богов, что смотрит через алтарь и повелевает людям, узрев во мне что-то такое чего не было в остальных, повелел оставить меня в живых, наградив отметкой богов. Некоторые кто был тогда вокруг, не поверили своим глазам, не поверили божественному знаку, усомнились. Не мог белокожий дикарь с гор, быть избранником богов! Зря. Божественная сила покарала усомнившихся! С тех пор никто не сомневался, ни во мне, ни в роли отведенной мне богами.
Тень, от стены, под которой я остановился, как вкопанный, продолжала удлиняться, все стремительней приближаясь к краю пыльной улицы. Вокруг стало многолюдней. Нужно идти домой. От этих странных видений из детства, стало плохо. Нет не физически. Но ощущение похуже, чем после дальнего военного похода. Уж лучше славный бой, чем так, проносилось в голове. Наконец, словно сломав внутренний замок, удерживающий меня на месте, двинулся дальше. Вначале ноги, словно ватные отказывались двигаться, но жестким усилием воли, я заставил себя. Заставил!
Направляясь, домой, я уже понимал, что сдерживало меня на месте, но вот признаться себе смог только сейчас. Нет, дело не в моих детских воспоминаниях, я уже давно научился с ними жить, осознавать и понимать их. Дело было в другом. Вернее в другой. В этих проклятых красных глазищах, этой дикой синекожей твари, которую не могу позабыть. Не могу, понимал я. Не смогу, если в усмерть буду пить нектар, не смогу, даже если, проведу ночь со всеми наложницами. Не смогу! Это было сильней меня. Красные глаза дикарки, отпечатались в моем сознании, заставляя постоянно видеть их.
Я снова остановился, не пройдя и сотни шагов. С этим нужно что-то делать. Это наваждение сильнее меня. Я понял, что нужно вернуться и оборвать эту связь. Вернусь, найду её и вновь взгляну в её глаза. Вернусь и покончу с этим. Внутри закипала злость.
Взглянув вверх на небо, жмурясь от солнца, я подумал, что к восходу большой луны управлюсь, к появлению малой, буду дома. Резко свернув в один из проулков, и изменив курс, быстрыми шагами возвращаясь в обратную сторону, начал размышлять над тем, где могла быть пленница. В столице, все тюрьмы располагались в южных частях города, было их достаточно много, но большинство из них предназначались только миноритам. Очевидно, что птаха, могла быть только в одном месте. В тюрьме, у самых южных стен города. Огромное, перекошенное, в три этажа строение, сложенное из желтых камней, на первый взгляд, словно вросшее в огромную отвесную городскую стену, место, куда боялся попасть любой человек. Ведь в тюрьме содержались только смертники, чей приговор был вынесен или жрецами, или богами. Выход из тюрьмы для заключенных - либо казнь, либо жертвенный алтарь. Тюрьма эта, кроме прочего отличалась тем, что в её стенах можно было встретить, многие народы мира, от воинов Инуара, до мятежников из Гинзы, поэтому в тесных камерах ожидали своей смерти как благородные, смуглокожие минориты, совершившие злодеяния против общества, так и дикие, синекожие представители болот. Птахи не совершали преступлений, но появлялись в застенках заведения с завидным постоянством перед очередными праздниками в честь богов.
Между тем небо стали заволакивать темные тучи, ветер усиливался, словно стремился подгонять меня к цели. Возможно, будет дождь, поморщившись, подумал я. Нужно поспешить. Дожди бывают разные, простые не страшные, но бывают и те, что насылают демоны и тогда обычным людям, остается только прятаться в своих домах, воздавая молитвы богам о спасении.
Ускоряя шаг, рассматривая город по которому шел, в моих мыслях мелькал образ птахи на площади. Чем же она так отличалась от остальных, я не знал. По улице навстречу медленно и степенно как им и полагается, на носилках, что носят рабы, двигались жрецы. Из-за красноватых занавесок, что были наполовину открыты, можно было различить их лица. Тот час пришлось опустить свой взгляд вниз.
Внутренний трепет перед жрецами пропал, как только они миновали меня, о чем-то громко разговаривая. Брусчатка в этом месте дороги совсем растрескалась. Интересно как же мы будем её чинить? Наш город возводили мастера под чутким руководством богов, еще до того как они упокоились в долгий сон. Впрочем, проснувшись, боги вновь явят свое мастерство нашему миру. Вновь обучат нас градостроительству и другим невероятным ремеслам, ныне забытым нами. Говорят раньше, до появления демонов, минориты владели, невероятным оружием, владели невероятными божественными инструментами. Даже сейчас у храмовников – стражей жрецов, которых насчитывается с две сотни, можно встретить хлопотуны. Это божественные металлические сверкающие копья, что способны, поражать не только своим тончайшим, никогда не тупеющим острием, но и божественной силой. До войны с демонами, таких копий было сотни, но по их вине этих копий осталось чуть больше десятка. Каждый уважающий себя минорит знал эту трагичную историю.
После сотворения мира боги долгое время помогали миноритам. Они обучали их ремеслам и наукам. Научили работать с камнем и металлами. В давние времена они были способны создавать города. Но теперь городов почти не осталось, столица, лучший и самый красивый каменный город в мире. На плато к северо-востоку перед отвесными горными хребтами, за которыми начинается, бесконечный океан расположен город Гинза, некогда независимый, но благодаря недавней войне захваченный и покоренный. Город богатый, но теперь обязанный отчислять столице огромный доход. На юге, перед бесконечным болотным краем, менее богатый, но всегда сохранявший нам верность город Хет, ни чем не примечательный, разве что огромной, железной башней, сплетенной из металлических стержней. По сей день никто не знает, зачем нужна эта башня. Никто не может на неё подняться, так как там нет лестниц, жрецы уверяют, что возводилась она по приказу богов и в их честь. Возможно, но уж очень она отличалась от храмов, построенных в честь создателей. Поймав себя на мысли в богохульстве, я вспомнил еще один город, на западе – непокорный Инуар. Минориты из Инуара, узнав о нашей великой победе над Гинзой, незамедлительно собрали бесчисленную орду и направились в поход, чтобы разрушить столицу. Я хорошо помню эти дни, мы храбро сражались и многие, увидев белого великана, бросали оружие. Мы победили их по воле богов! Но сил взять их еретический город у нас уже не хватило.
Говорят раньше до прихода в наш мир демонов, каменных городов было больше, но все они были разрушены. Я и сейчас помню, что в моем диком горном крае, недалеко от нашей деревни, мы детьми бегали по каменным развалинам, когда-то существовавшего города. Но боги не только обучили людей подчинять себе камень. Боги научили ремеслу земледелия, боги научили знахарству, грамоте и другим важным ремеслам, но взамен оставили, справедливые законы жертвоприношений в их честь. Говорят что когда-то на заре времен, под чутким руководством богов, мы умели бороздить безбрежный океан. Конечно, я сомневаюсь в этом, океан опасен как огонь или демонический дождь, но люди продолжают об этом говорить…
Боги создали наш мир, научили в нем жить, но в какой-то момент, много сверхциклов назад, они устали, поэтому решили уснуть божественным сном, повелев пробудить их тогда, когда станет нас много-много, столько что и не перечесть, при этом повелев, совершить самый таинственный и великий обряд – пробуждения. Приказав собрать тысячу тысяч людей в храме богов, чтобы энергия этой толпы пробудила их.
Как все знают сверхцикл назад, когда жрецы, обличенные божественным светом, приступили к ритуалу, когда, энергия толпы стала насыщать богов, чтобы они проснулись, произошла величайшая трагедия мира. Появились они – демоны! Появились внезапно, страшные и ужасные, облаченные в красное, под красными стягами. Они разрушали все на своем пути, как порождения мрака, убивали людей, питаясь их плотью и кровью, выбирая в еду преимущественно младенцев. Они не дали случится великой церемонии пробуждения – помешали, увидев это, жрецы переполнились божественной яростью и гневом, началась война, которая длилась более пяти циклов. Божественная армия под предводительством жрецов сумела одержать победу, но заплатив при этом, множеством жизней миноритов, ценой потери многих великих божественных инструментов.
Новый сверхцикл подходит к концу, сейчас, мы должны повторить то, что не получилось - совершить новый обряд пробуждения и в этот раз, демоны нам не помешают, они давно уничтожены. Конечно, некоторые демоны смогли укрыться на севере высоко в горах и оставить свое наследие. Они создали белый дикий народ. Но это не страшно, я первый прощеный богами потомок демонов смогу раз и навсегда остановить угрозу на севере, с завтрашнего дня начинается великий поход в дикий край. Мне пока не известна точная цель, но вскоре солнцеликий посвятит меня в свой план!
Размышляя о мире и прошлых событиях, я не заметил, как стал приближаться к своей цели, впереди завиднелась, тронутая наступающим вечером, потрепанная стена тюрьмы. Стали различимы маленькие темные окошечки, сквозь которые узники могли видеть лишь тонкие лучики солнца или лун. В городе вечерело. Прибавив шаг, ускорившись, я, довольно быстро добрался, до одного из входов в строение.
На пути стояли двое мрачных и уже немного опьяневших охранников, в легких кольчугах, они слегка покачивались, пытаясь сфокусировать свои взгляды на моей приближающейся фигуре. В тюремную стражу стремились попасть многие. Не потому что почетно, нет, потому что доходно! Не чистый на руку тюремщик – это правило, это реальность, с которой даже никто не пытался бороться – понимая, что это просто бесполезно. Тюремщики всегда брали деньги от родственников заключенных, всегда принимали подарки, всегда имели бесплатную выпивку и женщин заключенных. Не престижная, но весьма комфортная работа. Завидев меня, один даже испуганно протер глаза, не мерещится ли ему, в надвигающейся темноте фигура дикого белолицего. Того и глади закричит – демон! Я усмехнулся, продолжая приближаться. Но охранники, внезапно, словно протрезвев, вытянулись по стойке смирно, и даже стало казаться, что передо мной стоят трезвенники, ведущие правильный, предписанный богами образ жизни.
Я кивнул им головой, они не спрашивая ни слова, что говорило о том, что узнали меня, расступились, пропуская вовнутрь. Открывая, прогнившие ворота, которые со скрипом провалились вовнутрь, я почувствовал насколько сильно от охраны несет дешевым пойлом. Попав в небольшую комнату охраны, в нос ударил спертый, заплесневелый запах с элементами алкогольного аромата. Поморщившись, внутренне мечтая о том чтобы перестать дышать, быстро пройдя насквозь комнату, замечая, окружающий бардак и валяющиеся вещи, потрепанные, взъерошенные постели стражников, откупоренные бутылки нектаров, я очутился в узком, темном коридоре. Стараясь не прикасаться к стенам, что не сильно получалось с моей комплекцией, отмечая, мрачность и сырость, повсеместное распространение на стенах мха и плесени, увидев впереди оранжевый свет, постарался побыстрее дойти до него. Нырнув в помещение, освещенное факелом, оглядевшись, понял, что попал на пропускной пункт. Впрочем, и здесь мало что отличалось, тот же недопитый нектар, пьяный охранник, уснувший прислонившись к стенке, и второй, еле стоявший на ногах и что-то мычавший в мою сторону.
- Еще раз, - проревел я, чувствуя, как внутри все наполняется гневом.
Охранник вновь что-то попытался сказать. Приблизившись к нему вплотную, ощутив весь букет ароматов, что есть силы, зарядил ему в ухо от чего тот, словно опомнившись, приобрел дар речи:
- Больно господин, больно…
- Где старший?
- Туда, туда, - явно опасаясь повторного удара, запричитал охранник, держась за свое покрасневшее ухо.
Оценив его взглядом и с омерзением понаблюдав как он, ежившись, на дрожащих ногах показывает в сторону двери, я пошел в указанном направлении. Вновь коридор. Вновь впереди маячивший свет.
Очутившись в новой комнате, я ожидал увидеть старшего по тюрьме, но ошибся. В небольшой коморке, из которой вход и выход были в одном направлении, было чистенько, по здешним меркам. Посередине стоял деревянный стол, и стул на котором сидел толстенький, с невероятно круглой и лысой головой человек. Увидев меня, он прекратил что-то писать на листке бумаги и оценивающе уставился на меня. По его быстро бегающих глазам и противной морде можно было понять какого характера этот человек. Могу поспорить, он раздумывал кто я, не исключено что он заподозрил во мне беглого узника. Наконец на его лице расплылась предобрейшая улыбка, и мне даже показалось, что она занимает ровно, столько, места, сколько, нужно от одного уха до другого.
- Господин старший священного отряда, чем я могу быть Вам полезен? – заискивающе тонким голоском спросил он.
Мне кажется или он определенного сорта экземпляр, пронеслось в голове. Такое давно не применяют, впрочем, пару таких слуг я все же встречал и в современности в некоторых поместьях особо высокопоставленных чиновников:
- Ты кастрат?
Встав из-за своего стула, он оказался еще и очень маленьким и не менее круглых форм, словно один шарик поменьше разместили на другой побольше. Тень от единственного в помещении факела, падала на его лицо так что, он не казался человеком – миноритом, его можно было принять за порождение тьмы, безбрежных диких пустошей. Наконец скривив шею, уставившись в пол и заломив свои руки, он так же вежливо произнес:
- Нет, господин, что вы, конечно нет.
- Ясно, ты старший по тюрьме?
- Нет, нет господин я эконом, - при своих словах он склонил голову на бок и ожидающе начал смотреть на меня, своими, совсем не раскосыми, а довольно таки тоже круглыми карими глазами.
- Слуга? – непонимающе переспросил я, но, не желая больше слушать этого человека, задал более важный для меня вопрос: - Где старший тюрьмы?
- Как где? Как где? – захлопав без звуков в ладоши, переспросил он, словно все было очевидно. – Разумеется он дома. Ведь уже вечер!
Конечно, вечер подумал я. Чуть не приказав вызвать его, запнулся на полуслове, поняв, что мне шумиха вокруг этого дела не нужна:
- Кто в ночное время старший?
- Я! – расплывшись вновь в улыбке, произнес он.
Странный он был человек этот эконом, не такой как обычные минориты. Не высокомерен, внешне неприятен, но безобиден. Я не чувствовал от него привычного презрения в свой адрес, надменности. Большинство меня ненавидят, но бояться. Ненавидят за то, что отличен от них, уважают за силу и отметку богов.
- Как зовут тебя, эконом? – более низким и добродушным голосом спросил я.
- Мел, – звонко отозвался он.
- Киром, - внезапно для самого себя представился ему я.
- Знаю, - закивал головой Мел, - знаю, очень знаю.
- Мел, не совсем миноритовское имя, - задумчиво произнес я, - Мел ты был на площади богов вчера ночью?
- Нет, господин, виноват не был, я как эконом всегда ночью здесь, - он окинул руками, образно показывая на тюрьму, - это мой долг.
- И это ясно, вчера при жертвоприношении, боги попросили только девять душ, десятая осталась жива, - эконом очень внимательно, постоянно кивая головой, смотрел на меня, внимая каждому слову, и поняв, что он не понимает, я добавил: - десятая душа, птаха, женского пола, сегодня на рассвете к тебе в тюрьму поступала такая?
Прикоснувшись пальцем к верхней губе, словно задумавшись, он произнес: – да, да припоминаю…
- Я хочу её видеть!
На лице Мела, возник немой вопрос «зачем?» Что бы он поменьше раздумывал над этим, я прошипел почти сквозь зубы: - Быстро!
Мел, подпрыгнув на месте, быстро переместился к одной из стен своего помещения, открыл встроенный шкафчик, в котором засверкало множество маленьких ключиков, наконец, отыскав нужный, с победным выражением лица вручил его мне:
- Вот возьмите, она на третьем этаже, самая дальняя от лестницы одиночная камера.
Я кивнул головой, потом, пристально посмотрел на эконома, в его мягкие, добродушные, почти, что детские глаза, от чего тот немножко съежился, приложил свой указательный палец к носу и произнес: - и об этом тш-ш-ш!
Эконом закивал в знак согласия головой.
Уходя, проклиная третий этаж и винтовые лестницы, судьбу, обернувшись, увидел, что Мел уютно устроился на своем стуле и начал что-то писать. Вновь проходя через пропускной пункт, меня ждала та же картина, спящего стражника и второго, который, заметив мое приближение, мгновенно тенью прильнул к стене, испуганно вытаращив глаза. Поднимаясь по винтовой лестнице, узкой и низкой, на стандартного минорита, неоднократно оцарапавшись и ударившись головой, я с облегчением вздохнул, как только добрался до нужного этажа. Стражники по всей тюрьме наполовину были пьяными, вторая половина явно развлекалась в женских секторах. Хуже притона, нужно поставить вопрос ребром перед жрецами, нужно наводить порядок. Мерзкое место.
Этаж был длинный, слабо освещенный, по сторонам от коридора, располагались камеры. Маленькие комнатки, я бы назвал их норами, были наглухо закрыты массивными металлическими дверьми. Наконец добравшись до нужной камеры, остановился, прислушался. Тихо. Жива ли она? Помотал головой. Зачем я здесь? Зажмурился, перед глазами возник её вчерашний образ, жалкой, грязной и голой. Кто же ты такая? Зачем ты мне? Вставив ключ, в запорный механизм, медленно, стараясь делать меньше шума, открыл дверь. Не получилось. По коридорам пронесся скрежет, открываемой старой двери.
Зашел. В камере, было очень тесно и грязно, на полу, прямо под ногами, была слабо запекшаяся кровь. Было очень плохо видно, но она лежала не подвижно, прикованная руками к дальней стене. Мертва? В одном из карманов я нашел лучину, зажег её, камера осветилась. Лучина дает слабый свет, но помещение было столь мало, что этого хватало. Все тело было в кровоподтеках и ссадинах. Забили насмерть? Приблизившись к ней и присев на корточки, прикоснулся рукой. Внутри не чувствовалось вчерашнего омерзения, отвращения. Но что тогда я чувствую? Любопытство? Нет! Странное не свойственное чувство сопричастности?!
Она зашевелилась, застонала. Жива!
Не хотелось себя обманывать. Я здесь для того что бы порвать эту странную связь что не давала мне покоя. За поясом отыскал заточенный собственными руками кинжал. Девушка, еще раз простонав, открыла глаза, посмотрев на меня.
- Ш-ш-ш, - зашипела она, оголяя свои слегка острые зубы. Я не опасался за себя, она прикована и слишком слаба, что бы причинить мне вред. Самки птах, более агрессивны и непокорны чем самцы. Затем, осмысленно пригляделась, или мне показалось? Она перестала шипеть и уже заинтересованно, насколько у неё это получалось, посмотрела на меня, пока, наконец, не начала что-то нашептывать на своем языке. Почему я медлю, проносилось в голове. Рука уверенно держала кинжал, нужно просто нанести удар и точка. Рука то была готова, что-то внутри, не позволяло закончить начатое.
Мне стало её жалко, вот это слово, вот это чувство. Меня пронзило странное чувство двойственной ненависти к себе. Я убрал руку с рукояти кинжала, продолжая смотреть на неё, словно погружаясь в её влажный взгляд цвета солнечного заката. Рука с рукояти переместилась, на небольшую фляжку с водой. Достав её, откупорил, и совсем уж приблизившись на близкое, неподобающее расстояние, приложил горлышком к её разбитым губам. Она, кашляя, начала пить, то и дело вода попадала наружу, но она жадно ловила каждый глоток. Наконец когда фляга наполовину опустела, она отвернула голову. Закрыла глаза.
- Ты рур, - вдруг прошептала она, я опешил то ли от удивления, то ли от страха, что неразумное существо заговорило, - ты рур, но не понимаешь руров…
Я не смог ничего сказать. Её безумное лицо, приобрело человеческие очертания. Затем, закатила глаза, словно теряла сознание.
- Спаси рур… - прошептала она. Она сказало слово «спаси» или мне послышалось от усталости? Это слово, словно бой барабанов, забилось в мое сознание. Оцепенение прошло, когда она потеряла сознание. Я поднялся на ноги.
Что я делаю? Осознание происходящего вернулось, только когда я нес, её тело на руках. Как объясню происходящее на пропускном пункте, заем мне это? Она разумна. Может, нет? Некоторые птицы, которых могут позволить себе высокопоставленные вельможи, тоже повторяют человеческую речь. Почему бы и существу очень похожему на человека не воспроизводить её? Скрючившись насколько возможно, я старался аккуратно нести её по винтовой лестнице, подставляя только свое тело об острые каменные углы. Она иногда постанывала.
Зря беспокоился за пропускной пункт, первый охранник, продолжал энергично спать, подтверждая это звонким храпом, второй же исчез в неизвестном направлении. Назревала проблема. Под ночь приходил новоиспеченный старший священного отряда, взял ключ, затем никого не уведомив, похитил пленницу, предназначенную к праздникам в честь богов.
Слабо соображая, что делаю, направился к эконому. Пинком открыл дверь, от чего Мел, упал со своего стула. Не понимая, что происходит его маленькие глазки, забегали из стороны в сторону, рассматривая то меня, то пленницу. Было понятно, что в его мироустройстве таким событиям места не нашлось. Я понимал его и не понимал себя. Осознавая, что Мел, ни слова не промолвит, а так и будет напугано стрелять глазками из стороны в сторону, произнес:
- Я хочу сделать её своей рабыней!
Мел продолжал удивленно смотреть на белого великана, державшего на руках бессознательное тело птахи.
– Ты меня услышал?
- Да-а-а го-о-осподин, - растягивая слова, словно нитки, проговорил он. – Но… Вернее, сейчас. Сейчас. Я подготовлю документы…
- Нет, Мел! – оборвал его на полуслове, - нет! Поступим по-другому. Я слишком устал, и бумажки меня не интересуют. Более того Мел, я хочу чтобы про меня и про то что я сделал - никто не узнал. Понимаешь?
Внутри все сжалось. Я знал, что стою на краю пропасти. На грани. Если он проболтается или не согласится, на меня упадет тень и возможная немилость жрецов. Но к моему удивлению, этот округлый эконом, словно изменившись в движениях, в своем поведении, неспешно, со странной для человека такой комплекции выправкой подошел ко мне. Я стоял неподвижно. В этот раз Мел не боялся смотреть мне в глаза, он прищурился, произнес, другим, ровным и четким голосом:
- Сделаю! Но мне нужны монеты.
Я улыбнулся, меркантилен, как и все тюремщики, мне это на руку. Но ошибся в своих выводах. Мешочек, который ему отдал, он поровну разделил между стражниками на входе в тюрьму. Дождавшись пока охрана, за полученные деньги оставит свой пост на пару минут, вынырнул наружу, уже окутанную темнотой ночи.
- Господин, - окликнул уже своим писклявым голоском Мел, - не подобает столь благородному человеку носить по городу на руках птаху. – Вы понимаете, о чем я!
Внезапно я понял даже больше. Мел сочувствовал мне, он помогал мне. Но почему? Кто этот Мел? Маленький круглый человечек, по неизвестной причине понявший мои чувства? Или кто-то другой? Он протянул мне невольничий повод:
- Оденьте его. Когда будет нужно, используете.
Взглянув на него, на прощание, взяв в руки тяжелый железный, потрепанный временем, шипастый повод, я лишь немного, едва заметно кивнул головой и, отвернувшись, пошел прочь. Не оборачиваться решил я. Просто идти. Что сделано, то сделано. Обратного пути нет.
Пытаясь растворится в окружающей ночи, стараясь избегать лучей уже довольно высокой малой луны, пробираясь по малолюдным проулкам до своего дома я постоянно думал о правильности своих действий. Перед глазами маячил теперь совсем не понятный мне Мел, чего ждать, от этого человека? Он искренне помог мне? Или же со свойственной хладнокровностью миноритов сдаст меня духовенству? Каковы последствия моего поступка? От всех этих вопросов голова шла кругом. Ответов на них я не знал, но отчетливо осознавал, что предатели караются по всей строгости божественных законов – смертью! Вот только вопрос – совершил ли я предательство? Если нет, то, что же я совершил?
Птаха, совсем размякла на моих руках. Была она достаточно легкой, но одновременно для своего племени, весьма высокой и необычно стройной. Не было у неё присущей всем синекожим угловатости, не было резкости в чертах лица, скорее она была похожа на дикую белокожую женщину. Лишь не имевшие от природы цвет, белые, словно седые волосы, выдавали в ней ничтожное существо.
Свернув в очередной проулок, погружаясь в густую темноту, я услышал впереди, громкие весьма характерные голоса. Патруль, пришло осознание. Остановился. Птаха, словно почувствовав неладное, открыла глаза, но не застонала, словно понимая, что делать этого нельзя. Что произойдет, если они меня застанут тут, с ней на руках? Не знаю, но однозначно ничего хорошего! Резко развернувшись, попытался покинуть темную узкую улочку, но возвращаясь, понял, что с другой стороны, так же стоит патруль. Голоса были еле слышны, поэтому невозможно было разобрать, о чем идет речь. Вновь остановился, переводя дыхание. Совпадение? Возможно обычный ночной дозор? С обоих концов улицы зажглись факела, запылав густым багровым светом. Переулок был достаточно длинный, но патрульные стали стремительно приближаться. Я прильнул спиной к стене, ощущая недавнюю дневную теплоту камня.
Лихорадочный сумбур мыслей захлестнул меня. Неужели, кто-то навел? Кто? Мел – этот круглолицый эконом? Возможно. Что дальше? Начал оценивать обстановку, переулок слишком узок, настолько, что если развести руки в стороны, то можно коснуться одной и другой стены одновременно. Это плюс, нападать будут не более чем по двое. Минус то что, нападать будут как спереди, так и сзади, к тому же, как назло я одет в обычную одежду, а не в привычный тяжелый непробиваемый доспех. Из оружия только точеный кинжал, впрочем, в ограниченном пространстве, это скорее достоинство, по сравнению с массивным двуручным мечом. Глубоко вздохнул, отчитывая последние мгновения перед неизбежным.
Птаха, видимо довольно давно, всматривалась в мои глаза, потом, набравшись сил, зашептала. Я не понимал, что она говорит, но она была настойчива, постоянно дергая, на себя, рукой за повод. Наконец понял. Повод. Она просит одеть его.
Оттолкнувшись от меня руками, она дала понять, что её нужно поставить наземь, времени совсем не оставалось, придется довериться. Опустив вниз правую руку, так что бы она могла коснуться ногами земли, придерживая для равновесия левой, поставил её на землю. Она, сильно шатаясь, подставила шею, приклонилась на одно колено. Звонко щелкнул ошейник, я отошел на несколько шагов, натянув цепь.
Багряный, почти кровавый свет, больше похожий на мутный дым, приблизился на столько, что подходящий патруль, смог увидеть нас. Ну и картина, пронеслось в голове. Потомок демонов, в переулке, держит на цепи птаху. В свете факелов её лицо окрасилось в цвет рассвета, стали различимы ссадины. Внутри все сжалось, готовя тело к бою, к стремительному и смертоносному. Внутри все словно зажглось, готовясь к действиям. На глаза нашла пелена.
Словно сквозь воду послышался, жалкий сипящий хрип:
- Вот они господин, как я и говорил, вот они…
Продолжая стоять, прислонившись спиной к стене, я оценивал, в какую сторону мне стоит проводить атаку. К нам приблизились почти одновременно оба патруля. Стандартный состав, старший и по два человека. Итого шесть противников. Все одеты в кольчугу, что значительно сокращает мои шансы.
Из-за спин стражников выглядывала еще чья-то голова, которая вновь просипела:
- Вот они беглецы, я вел их, я следил от самой темницы на юге города…
Стражники оценивали ситуацию. Молча. Я тоже оценивал. Внезапно почувствовав натяжение на руке, и понял что птаха, сознательно сильно натянула повод, отклонившись, так что шипы ошейника впились ей в шею. Она застонала.
- Да вот же они, я их вижу, хватайте их, убейте их… - продолжала верещать голова из-за патрульных.
Я продолжал прицениваться, слева, послабее, да поменьше, в голове мелькнула будущая картина боя. Бросаю об землю, что есть силы цепь, от чего по тихой улочке проноситься металлический звон. На доли секунды стражники замирают, мне этого достаточно. В тот момент, когда они начинают оценивать ситуацию как прежде, уже стремительно, выхватив кинжал, бью им первого стражника в горло. Затем, хватая рукой второго и одновременно атакуя третьего, начинаю разворачиваться, ко второму патрулю. Вот беда, при таком сценарии птаха, становится легкой мишенью.
- Хватайте их… - сипевшая голова пыталась протиснуться между патрульными.
Внезапно, на меня словно вылили ушат с холодной водой, выводя меня из состояния боя. Старший одного из патрулей, сняв защитную маску, приглядевшись, прищурившись, произнес:
- Господин Киром?
Наступила тишина, прерываемая лишь треском факелов, все замолчали, ожидая от меня ответа. Даже до этого без умолку сипевшая голова, которой, наконец, удалось протиснуться, с удивлением и ожиданием смотрела на меня. Неужели пронесло, подумалось мне? Неужели получится выкрутиться?
- Господин Киром? – настойчиво, видимо теряя терпение, повторил патрульный.
- Я!
- Господин, но почему? – теряясь в своем бесконечном удивлении, спросил патрульный. – Почему ничтожная птаха?
Я понимал, что от ответа зависит очень многое, возможно, моя жизнь. Где-то внутри при словах патрульного зажглось прежнее отвращение к синекожему племени птах. Возможно, стоит именно сейчас завершить то, что не смог сделать чуть раньше. Отправить птаху, туда, куда ей до меня была заказана дорога. Я даже представил, как это делаю, как делал это неоднократно до неё. Набравшись сил, посмотрел на неё, так как смотрят на существо, которое через несколько мгновений будет мертво. Она посмотрела в ответ. По-прежнему в её глазах не было страха. По-прежнему смотрела она прямо и открыто. Лишь словно поняв, мои мысли немного печально и чуть обреченно. Внутри все съежилось.
- Я сам выбираю, кто будет моей рабыней! – проревел я в ответ, натягивая цепь, заставляя птаху вскрикнуть от боли.
Наступила новая, неловкая тишина.
- Ну же, стражник, - продолжил я, уже понимая в какую сторону, буду гнуть свою линию, - ты же знаешь, что многие теперь делают так. Я даже улыбнулся, как мог, что бы он мне поверил, и подумал, про то на что намекал.
Обстановка разрядилась. Он понял, так как мне было нужно. Усмехнулся. Расплылся в своей довольной улыбке. Может даже он сам любитель этого дела.
- Что ж, думаю, командир священного отряда, не забудет, тех, кто умеет хранить тайны. Меня зовут Мериктат.
Внутри словно сняли тяжкий груз. Я незаметно для остальных выдохнул. На фразу патрульного, кивнул, так что бы он это заметил, все заметили.
- Что ж, мы ночные стражники и хранители нашей бесценной столицы, растворяемся в ночи. Сегодня мы не видели ничего примечательного или важного, что было бы нужно изложить в утреннем докладе. Мое почтение господин!
Патрульный сделал жеманный поклон, и отдал приказ, о продолжении патрулирования. Стражники ушли. Еще несколько мгновений я стоял, как вкопанный наблюдая как свет от огня, тает во мраке. Наконец лишь оказавшись в полной темноте, ощутил себя в безопасности. Птаха, до того силившаяся держаться на коленях упала, видимо вновь теряя сознание. Постарался скорее поднять её на руки, в этот раз еще нежнее, чем прежде. Вспоминался её поступок, она отважно подтверждала свою роль пленницы не боясь, боли. Почувствовал к ней уважение.
Простояв еще какое-то время, выждав, вновь двинулся к дому. Оставалось совсем немного, и я был рад этому. Я не знал, что делаю, и что буду делать потом, но был рад увидеть родной дом, не такой огромный как у некоторых вельмож, но все же широкий, многоэтажный и неплохо ухоженный. Добравшись до своей стены, отгораживающей поместье его от улицы, от города, от чужаков, прислонился к ней, переводя дыхание. Всмотрелся в птаху. Потеряла сознание!
Хорошо, что так получилось. Что все удачно и без крови, особенно сейчас, понималось, что отнюдь не наверняка я смог бы победить тот патруль. Мериктат. Не сомневаюсь, он скоро вновь объявится, что бы потребовать платы за молчание. Что ж я ему обязан и понимаю это.
Я все сильнее радовался, что смог добраться до дома, до своей маленькой крепости. Радовался своему лихому лукавству и тому, как провел патрульных. Нет, я не тот за кого себя выдал, это ниже моего достоинства. Но этим промышляют действительно многие. Не знаю, сколь давно такие вещи практикуются, но слышно про них все чаще. Вельможи и все кто может позволить себе рабынь, вступают в близость, с женщиной предварительно отравив её. Говорят такие люди, что в предсмертных судорогах женщина способна подарить незабываемые ощущения. Причем столь яркие, что потом без этого жизнь теряет свои краски. Как по мне так это омерзительно и убивать бы таких мучителей, таким же способом или даже придумывать бы для них, что пострашней. Такое поведение держится в строжайшем секрете, жрецы не поощряют подобное, случалось, что вельмож лишали сана и всех привилегий.
Приблизившись к воротам, отметил, что они открыты, значит ждут. Быстро преодолев внутренний, благоухающий зеленью дворик, остановился перед входной дверью. Чуть нажал, послышался едва заметный глухой щелчок, закрыта на внутренний засов. Что бы попасть домой, нужно звенеть в колокол. Нет, шум ни к чему.
На небе малая луна, почти догнала большую. Звезды, россыпью искрили в небе. Середина ночи. Ну что ж, домой сегодня не попасть пришла отрезвляющая мысль, с одновременным решением. В глубине внутреннего двора, по сей день стоит полуразрушенный сарай, набитый высушенной травой. Супруга часто отправляла туда провинившихся слуг или рабов. Остаётся надеяться, что сегодня не такой день.
Вопреки опасениям сарай пустовал, словно ожидая меня. Перекошенная, на плохо сделанных петлях деревянная дверь, на удивление бесшумно отворилась, открывая, не уютную внутреннюю обстановку. Какие-то деревянные щепки, доски, солома вперемешку с тряпками. Я глубоко вдохнул, понимая, что очень устал, что мне нужен крепкий сон.
Аккуратно уложив птаху на соломенную, только что мною изготовленную постель, я вдруг осознал, что привык к ней, привязался. Неужели так быстро? Возможно ли такое? Отыскав в сарае, лучину, зажег её, по небольшому помещению разлился теплый, еле заметный свет. Птаха, постанывая, уснула. Я понимал, что это существо измучено больше моего, устала и, ощутив себя в безопасности, в тепле, под защитой, расслабилась. Хотелось упасть рядом, раскинув руки и ноги в стороны - заснуть.
В слабом свете я смотрел на неё, на её лицо, на прикрытое тканями тело, покрытое синяками и ссадинами, наполняясь странными чувствами. Молодец она, смелая, не испугалась патруля, такое поведение достойно мужа, и в тройне почетно для девушки. Продолжал смотреть, пока не понял, что уже любуюсь её. Помотав головой снимая наваждение, вышел во внутренний двор, добрел до колодца, как смог тихо набрал ведро воды, и, вернувшись, отыскав наиболее чистый кусок ткани, аккуратно протер её тело. Птаха не шевелилась. Возможно, спала, возможно, делала вид.
В слабом свете догорающей лучины, в углу комнаты блеснул откупоренный бутылек дешевого нектара. Я улыбнулся, почти то, о чем мечтал. Выходя во двор с бутылкой, усевшись на деревянную скамейку, думал о сегодняшнем дне. О завтрашнем думать не хотелось. В голове царил сумбур, уставшее сознание то и дело прорывалось в виде предсонных картин и звуков. Одно я понимал, в одном я был убежден – я поступил правильно! Не понимал почему, не знал что дальше, но уверенность в правоте возрастала с каждым мгновением, и это приносило удовольствие. Нет, не такое как от нектаров и женщин, другое, более глубокое и теплое чувство.
В небе, малая Луна зашла за горизонт, большая клонилась к земле, в небе, стали различимы искорки рассвета. Потускнели звезды, весело перемигиваясь друг другу. Осталось совсем немного до рассвета. Я почти в беспамятстве, добрел до сарая и, упав на солому, заснул.