Под этим условным названием в науке известны двусторонние подвески в виде медальонов (или реже — иной формы, обычной для небольших металлических и каменных иконок), несущие на одной стороне каноническое христианское изображение (Христа, Богоматери или святых), а на другой — нехристианский мотив, так называемую змеевидную композицию. Последняя представляет собой изображение человеческой головы (реже — полуфигуры или даже полной фигуры), окруженной змеями.
Наличие в составе «двоеверия» элементов христианской веры не считалось идеологами официальной церкви положительным явлением. Наоборот, смешение священных понятий с нечестивыми трактовалось как особо тяжкий грех, ведущий к профанации святыни и кощунству. Ортодоксальное отношение к «двоеверию» основывалось на текстах Нового Завета, таких как: «Не можете пить чашу господню и чашу бесовскую; не можете быть участниками в трапезе господней и в трапезе бесовской» (Кор. I, 10, 21); «Какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? . . .Какая совместность храма божия с идолами?» (Кор. II, 6, 14—16).
...амулеты-змеевики, появившиеся на Руси в XI в. и изготовлявшиеся вплоть до нового времени, представляют особый интерес. Они отмечены довольно сложной, развитой иконографией изображений на обеих сторонах. Источниковедческое значение этих амулетов тем более велико, что они несут на себе надписи как молитвенного, так и заклинательного характера и в ряде случаев включают имена заказчиков.
Тот несомненный факт, что русские амулеты-змеевики были талисманами охранительного характера, в первую очередь оберегали от различных болезней и эпидемий, заставляет предполагать, что их изготовление и ношение входили в целый комплекс разнообразных обрядов и связанных с ними^поверий как книжного, так и некнижного характера.
Амулеты-змеевики нельзя рассматривать как порождение и исключительную принадлежность низовой, простонародной культуры. Они имеют несомненно византийское происхождение и были принесены на Русь в рамках единого культурного потока с церковной ортодоксией. Многие русские змеевики несут на себе греческие надписи. Это показывает, что их первоначальное распространение на Руси было связано с греческими мастерами (т. е. с ближайшим окружением церковных иерархов греческого происхождения).
...попытка рассматривать змеевики ... как памятники нецерковные, чисто бытовые, простонародные наталкивается на целый ряд противоречий.
Так, нет оснований говорить о последовательной борьбе православного духовенства против традиции ношения и изготовления подобных амулетов. Иногда змеевики в качестве дозволенных предметов христианского культа попадали в церковные и монастырские ризницы и хранились там веками, не вызывая осуждения со стороны духовенства. Один из змеевиков в XVII в. был вставлен в икону с изображением богородичных праздников и помещался в иконостасе Троицкого собора Троице-Сергиевой лавры. При этом змеевик выступал как наиболее почитаемая часть иконы (очевидно, он попал в лавру в качестве вклада, как почитаемая родовая реликвия). Естественно, что змеевик был вмонтирован в доску лицевой стороной, несущей христианское изображение, наружу, так, чтобы змеевидная композиция была не видна. В описи монастыря 1641 г. рассматриваемый амулет фигурирует как «икона», наличие на его обороте змеевидной композиции никак не оговорено. Сходным образом описан в той же описи и каменный змеевик, вложенный в монастырскую казну Иваном Грозным, причем змеевидная композиция охарактеризована как «узор» . Здесь же отметим позднейший пример использования одного из змеевиков в качестве панагии во время торжественных великопостных богослужений .
Известен лишь единичный случай проявления негативного отношения к змеевидной композиции в древней Руси. На новгородском амулете, найденном в слоях XII в., змеевидная композиция была изглажена, и вместо нее нанесена гравировка с изображением процветшего креста. В данном случае неканоническое изображение было, очевидно, определено как нехристианское, нечестивое. Этот единичный пример, конечно, нельзя рассматривать как свидетельство того, что представление о змеевиках как о нечестивых амулетах было широко распространено на Руси. Он указывает только на то, что среди новгородцев XII в. были люди, способные критически отнестись к изображениям на популярном амулете и правильно оценить их нехристианские происхождение и характер. Известны и примеры обратного превращения — иконы в змеевик.
М. И. Соколов дает интереснейшее толкование слова ДЪНА, встречаемого вокруг головы демона на змеевиках с лицевым изображением Феодора Стратилата 39. В славянских заклинательных текстах и молитвах это слово является переводом греческого слова ἑστέρα. Древнейший текст он нашел в глаголическом синайском требнике, изданном Гейтлером. Оказались подобные тексты в рукописях Соловецкой библиотеки, особенно в требнике XV—XVI вв.
Как же представляли себе дну? Дна — «черная-черная, лютая-прелютая,. имеющая 130 (150, 170) ногтей, волосатая, рыкает, как лев, вопит(-яциши) как вол, играет (прыгает), как козел, она поражает все тело человека, руки, ноги, все члены, больной вопит от ее мучений, заклинатель выражает желание, чтобы она не делала человеку пакости, легла в одном,. в своем, месте, спала, как молодой ягненок; он заклинает ее божеством и тремя ангелами, которые вяжут ее».
Г. К. Вагнер полемизирует с исследователями, видящими в этом изображении воплощение злого, демонического начала. Г. К. Вагнер обращает внимание на охранительный и, таким образом, благожелательный характер символики амулетов-змеевиков, на древнюю неоднозначную трактовку образа змея-дракона. Построения Г. К. Вагнера наталкиваются на ряд противоречий по отношению как к значению композиции древнейших византийских змеевиков, так и к позднейшему русскому переосмыслению значения этой композиции. Истера, как и ее иконографический прототип — Горгона, — бесспорно, демонический, вредоносный образ. На это прямо указывает содержание традиционной греческой заклинательной формулы. Существование этой формулы в славянской версии, а также русские змеевики с надписью «дъна» показывают, что подобная трактовка перешла во всяком случае на часть русских змеевиков. Демонический характер змеевидной композиции не находится в противоречии с охранительным смыслом амулетов-змеевиков. ( Исследователи пытаются ответить на тот же вопрос , что в заглавии темы: добрый это образ или злой, черный или белый, а никакого противоречия нет, это взаимообъемлимый образ, он сочетает и охранительный и устрашающий функционал, что приближает его к реальным, а не идеальным сущностям.)
Змеевидная композиция, как и сам тип амулета-змеевика, имеет византийские истоки. Устойчивая основа всех разновидностей змеевидной композиции — человеческая голова, окруженная змеями, несомненно, представляет собой результат иконографического развития популярного античного мотива — головы Горгоны Медузы, имевшей, так же как и средневековая змеевидная композиция, талисманический характер, причем в обоих случаях изображенный персонаж трактовался как демонический, наделенный вредоносной силой.
Изображения головы Горгоны Медузы в античном искусстве нередки, в частности, их много на перстнях-печатях. Отметим, что на позднеантичных геммах изображение Горгоны Медузы могло носить характер оберега от болезней, т. е. исполнять ту же функцию, что и позднейшая змеевидная композиция. Так, на гемме II-III вв. н. э. с изображением Персея, несущего голову Медузы, имеется надпись: «Беги, подагра, тебя преследует Персей» . Изображения головы Горгоны встречаются и на монетах (например, архаические медные монеты Ольвии) . Нередко головы Медузы изображались как украшения воинских панцирей или щитов; в таком случае они представляли собой амулеты, вредоносное действие которых было направлено против врагов владельцев доспехов . Панцири с подобными изображениями представлены в ранневизантийском искусстве (резная кость) . Эти изображения указывают на один из путей, по которым античная иконография Горгоны Медузы могла переходить в искусство эпохи средних веков.
Обращаясь к вопросу о литературных параллелях персонажу, которого изображает змеевидная композиция, нельзя пройти мимо приведенного М. И. Соколовым описания возбуждающего болезни демона в поздней греческой рукописи XVIII в. Этот демон, направляющийся «есть кости человека и тело его сокрушать», назван «авра черная почернелая, волосатая голова» . Здесь слова «черная почернелая» восходят к заговорному тексту амулетов-змеевиков, а «волосатая голова» — к иконографии змеевидной композиции и головы Горгоны.
Змеевидная композиция на византийских и значительной части русских амулетов сопровождается надписью, содержащей греческую заклинательную формулу (заговор). Этот заговор включает и название изображаемого демона. Судя по надписям, демон, изображаемый на амулетах, уже не назывался Горгоной; очевидно, и связь с мифом о ней была утрачена. Надписи на змеевиках называют демона «истера». Точный перевод этого греческого слова — «матка» (uterus). В данном случае это слово имеет также более широкое значение — внутренность, утроба, ее болезни и вызывающий их демон. Очевидно, имеется в виду болезнетворный демон женского пола, часто фигурирующий в апокрифических текстах и связанных с ними заговорах.
Реконструируемая заговорная формула, обычно неполная и искаженная на змеевиках, читается в переводе следующим образом: «Матка чернотою чернеющая (ср. русск.: черная-пречерная), как змея, извивалась, как дракон, шипела, и как лев, рычала, и как агнец, была в ужасе». Подразумевается завершение типа «. . .когда ее поразила божественная сила (или кто-то из святых)» . Отметим, что эта заговорная формула до сих пор не была найдена в славянском переводе ни на одном змеевике, хотя амулеты русского происхождения с подобной греческой надписью многочисленны.
Греческое слово «истера» в них обычно переводится на славянский как «дъна» (слово, в старинных лечебниках обозначающее матку). Как и «истера» в греческой версии, славянское слово «дъна» имело широкий круг значений, в том числе болезнь и вызывающий ее демон. В русской рукописи XV в. читаем: «Дна. . . акы молниину подобству подобящися скорость имеет и во все входит и горе, и долу, и в жилы, и в члены, и в кости»
К иконографическим «родственникам» лика Горгоны в древнерусском искусстве могут быть отнесены многочисленные декоративные мотивы в виде представленной анфас личины. В частности, личины, встречающиеся на щитах святых воинов на фресках и иконах , по-видимому, генетически восходят (через посредство византийского искусства) к популярному мотиву классического искусства — щиту, украшенному головой Горгоны Медузы.
Сочетание христианского и языческого мотивов на русских амулетах-змеевиках, очевидно, осмыслялось в духе славянского «основного мифа» (в той самой общей его форме, в какой он известен также всем древним индоевропейским религиям и христианству). Его содержание — борьба бога-громовника с его противником (нередко принимавшим облик змея). При этом на лицевой стороне змеевиков обычны святые, могущие замещать громовержца в этом мифологическом мотиве. Это прежде всего типичный для древнейших змеевиков архангел Михаил, предстающий в Апокалипсисе (12, 7—9) победителем «великого дракона, древнего змия, называемого диаволом и сатаной», святые змееборцы Георгий и Феодор. Обычная на змеевиках формула «Свят, свят, свят господь Саваоф. . .» (Исайя, 6, 3) указывает, что в роли антагониста змеевидного демона мог выступать также Саваоф.